Посмотрите на эту женщину перед вами. На ее гордую осанку, на холодные, отстраненные бледно-синие глаза. На лебединую шею, где висят огромные прозрачные булыжники. Посмотрите на то, как снисходительно она улыбается всем вокруг. Как подает руку очередному мужчине, подошедшему выразить свои самые лучшие пожелания.
Посмотрите и ужаснитесь.
Она теперь больше молчит, а если и говорит, то только то, что от нее хотят услышать, что это общество считает приемлемо слышать. Она может говорить о погоде так, словно поэт, пишущий свои изысканные строки. Она говорит о политике – мягко и сдержанно, как самый честный из лжецов, верующий в каждое слово, сказанное им. Она говорит о семье – улыбается, когда ей говорят, что у нее самый лучший муж, которого можно пожелать, благодарит, когда слышит сколь высоко над остальными стоит ее муж.
Посмотрите и вспомните.
Видели ли вы ее раньше? Конечно, ответите вы. Знаменитая леди Забини – светская дама, филантроп, ученый. Хотя бы один разворот “Ежедневного Пророка” посвящен ей, а на одной из страничек в “Ведьмином Вестнике” очередной модный критик будет восхищаться ее новым платьем.
А теперь вдохните. И не смейте выдыхать до тех пор, пока не узнаете всю правду.
Помнит ли хоть кто-то эту женщину из Хогвартса? Видит ли хоть кто-то ее в выпускном альбоме? Ответ - “нет”. Зато помнят другую: разбитые коленки, длинные спутанные волосы молочного цвета, лучистые голубые глаза и мечтательная улыбка на девичьих губах. И ее жизнерадостность, ее сумасшедшие сказки о морщерогих кизляках и мозгошмыгах.
Этой девочке душно, она задыхается в ледяных оковах своей новой жизни. С каждой минутой, с каждой секундой, которую она проводит в этом теле, в своем, но абсолютно чужом теле, она утопает в болоте лжи и обмана, запутывается все крепче и крепче в паучьих сетях Темного Лорда.
Она просыпается и идет в постель с одной только мыслью – так не должно было быть. Ей хочется кричать и плакать, бить посуду, схватить палочку и приставить ее себе ко лбу. И увидеть прозрачное зеленое пламя, в последний раз.
Вот только в замке, в котором она теперь обитает, ее не пускают на кухню, эти маленькие шустрые эльфы убирают любой острой предмет, который она могла бы… а могла бы? И палочки у нее тоже нет. Им не положено теперь иметь палочки: зачем вам палочки, милые леди? Война закончилась.
Но милые леди знают, что за стенами их роскошных замков, где они не больше, чем военные трофеи, все еще идут ожесточенные бои. Где-то там все еще можно увидеть вспышки зеленого и красного, синего и белого. И единственное желание, которое ярко горит в сердцах – добраться туда, где война, где все еще сопротивляются черному гнету.
Палочку она уже вряд ли когда-нибудь увидит, вместо этого ее обожаемый муж приносит ей драгоценности – своего рода подношение, которое она обязана принять, чтобы выглядеть достойно.
Внутри все горит и тут же застывает, и так до бесконечности, пока все, что в ней есть – хорошее, плохое не превратиться в прах, из которого можно будет пересыпать все, что будет угодно Темному Лорду и его прихвостням.
А ей все еще хочется, сняв эти невыносимые шпильки и сорвав с себя все эти тяжелые украшения, пробежаться босиком по огромному полю подсолнухов, так похожих на маленькое солнце. И темными ночами, уткнувшись в подушку, она мечтает проснуться, освободиться от этого кошмара. Она все еще мечтает. А утром…
…Она сидит за туалетным столиком, задумчиво смотря на собственное отражение. Ее пальцы скользят по многочисленным бутылочкам с духами, коробочкам с пудрой, тенями, тушью.
Она смотрит, смотрит - жадно поедает себя глазами. Ее брови дрожат, уголки губ изогнуты так, что и не поймешь, смеется она или плачет? И неожиданно накрывает лицо руками – но нет, не видно блестящих светлых дорожек на щеках, и так тихо, что можно услышать, как за окном резвятся два немецких дога.
Ей душно в этом замке. Душно в этом теле. Противно с людьми, которых она знает.
Эта девочка сдалась не на поле боя с жаркими заявлениями, что лучше она умрет, чем будет жить в мире Темного лорда. Нет, она сдалась перед зеркалом, перед самой собой. Тихо и незаметно.
Она смотрит на ларец, хранящий массивные драгоценности. Она ненавидит их. А еще сильнее ненавидит себя.
И единственным решением, которое у нее есть, у девочки, чью палочку отобрали, чью жизнь поломали, чье сознание извратили, - это задушить себя, подавиться собственной ненавистью.
***
В комнате Миссис Забини мрамор сверкает белизной, невесомыми белыми занавесями играет ветер, там тихо и пахнет жасмином. На полу разбросаны брильянты, сапфиры, рубины и изумруды, мерно катятся бусины жемчужных ожерелий. На зеркале туалетного столика алеет поцелуй с подтеками. И посреди всего этого лежит девочка. Ее тело похоже на тельце куклы, от которой маленький ребенок, наигравшись, решил избавиться самым варварским способом – сломать все, что поддастся его слабым, детским пальцам. У этой девочки отрешенный вид и стеклянные глаза. И только капельки крови, все еще падающие на кристально чистый мрамор говорят, что когда-то она жила.
Выдохните. И помолитесь.
Только что в оглушающей тишине умерла Луна Лавгуд.
Эффи Тринкет – это пышный парик, напудренное лицо и губы цвета фуксии, а еще одежда безумных цветов, которую шьют лучшие модельеры Капитолия специально для нее. Эффи Тринкет – это женщина, которая улыбается даже тогда, когда она вызывает на смерть двух очаровательных созданий. Эффи Тринкет не умеет плакать и знает, что настоящей любви в этом насквозь прогнившем мире нет.
Но перед вами не Эффи Тринкет. Здесь, сейчас стоит девушка с длинными волосами цвета воронового крыла, в одежде, которую она донашивает после старшей сестры. Ее глаза блестят от слез радости и неповторимого чувства свободы, от которого хочется раскинуть руки в сторону и закричать на целый мир, как она счастлива. Ее имя не Эффи Тринкет, ее зовут Элизабет Ринкет.
И единственным сходством между будущим и настоящим – это то, что она тоже улыбается, но не отрепетированной до совершенства улыбкой, а чуточку наивной и живой, ведь все вокруг благоухает цветами, и легкий бриз дует прямо в лицо, так хорошо ей не было давно.
Элизабет обхватывает себя руками и жмурится от удовольствия. Девушка оборачивается к молодому человеку, стоящему у нее за спиной. Красив, будь он не ладен, красив. А еще именно он знает, что сделать и что сказать, чтобы Элизабет улыбнулась.
- В календаре все еще зима, - будто невзначай роняет он.
Она мотает головой, и уголки губ поднимаются вверх.
- А мне кажется, что я чувствую в воздухе неповторимый аромат весны!
Черноволосый юноша закатывает стальные глаза и смеется в голос.
Сьюзен наносит макияж торжественными, тягучими движениями, как средневековый рыцарь, надевающий свои латы. Возьмет пудреницу и, словно художник, переносящий на бумагу только прекрасное, скроет следы бессонных ночей под глазами. Кисточкой, осторожно, чтобы не нарушить этого тайного, принадлежащего только ей ритуала, нарисует на губах кровь. А глаза – большие, цвета неба – обрамит роскошными ресницами, на которых ни следа их неестественности.
Девушка улыбнется в зеркало. Но увидит не себя – Сьюзен Певенси, - она увидит мираж, девушку-мечту, которую сотворила сама и живет теперь за этой маской, бережно снимая ее перед сном и вновь надевая с каждым восходом солнца.
Сьюзен нравится быть кем-то другим. Кем-то, у кого волосы такие же темные, а глаза настолько холодные, что могут превратить в камень одним взглядом. Сила Сьюзен не в красоте, которая, как хороший аксессуар, важная, но не обязательно нужная вещь. И не в красивом платье, которое будет заменено нарядом еще более восхитительным следующим утром.
Просто она чертовски умна. И прекрасно играет роль не очень умной и всегда улыбчивой девушки.
Мужчины видят красоту, а потом понимают, что она читала Диккенса, знакома с Расином и без ума от Драйзера. Они слушают ее так внимательно, кажется, что и не дышат.
А вечерами, возвращаясь в свой модный, красивый дом на 82-ой улице, она сядет за стол перед распахнутым настежь окном, включит одну единственную лампу и возьмется за ручку…
Но писать некому.
Ее семья мертва, и она одна в этом большом холодном доме. Как королева во дворце, думает Сьюзен и смеется до слез, пока не начнет задыхаться от своего бессилия. Пока…
Пока не почувствует обжигающие холодом пальцы, скользящие по губам, по шее, оставляющие алые следы. Пока бессмертный ветер не проскользнет Змием под блузку, разжигая в ней самые темные, потаенные желания. Но все это, конечно же, ее воображение. Потому что сказок нет. И она не королева, живущая во дворце.
Она Сьюзен Певенси. Девочка, которая осталась одна.
Когда-то Дафна...Когда-то Дафна, сидя в приемной совершенно одна, тихо напевала себе всего лишь несколько слов. Но эти слова всегда повторялись. И светлая в такие момента выглядела сломанным проигрывателем, у которого забыли нажать кнопку «стоп».
—
Арей, которого отделяла от Дафны лишь стена, прекрасно слышал эти строки, но никогда не понимал. Он не признавался себе в этом – как он, барон мрака, бог войны, может не понять слов девчонки-стража, которая толком-то и о жизни не знает. Ну, и что они могут значить? Поди, разбери, что у этих светленьких на уме! Да и можно ли было назвать ее светлой? Он прекрасно понимал, что совсем скоро эти печальные строки оборвутся. Навсегда.
—
Тысячи букв слились в одно длинное-длинное слово, и Эссиорх не понимает. Он просто не может понять этих отчаянных криков Дафны, которая приходит к нему, запирается в комнате и кричит, кричит. Он бессилен что-либо сделать. Ему хочется заткнуть уши и не слышать криков, хочется убежать так далеко, чтобы не чувствовать. Но он не сделает ни того ни другого. Она – его подопечная, и если он не может помочь ей, то обязательно будет рядом.
—
Улите светлую искренне жалко. Жалко смотреть, чем она становится. Ей отвратительно осознавать, что она ничем помочь не может. Но ведьма не падает духом, должно быть что-то, что может помочь Дафне. Иначе быть не может.
—
О чем именно думал этот странный мужик перед ней, она не знала. Набраться наглости и спросить? - О чем вы думаете? – обратилась Варвара к мужчине. - О словах. - Словах? – изумилась Варвара. Ну не глупость? - Да. Несколько лет назад я услышал незатейливые строчки, да вот все не могу понять. А забавно – когда мог спросить – не спросил, а сейчас так и буду мучиться в догадках… «Ну и странный же,» - покачала головой Варвара.
—
Прасковья вторгается к нему в мысли, как только закрывается дверь за последним стражем. «О чем ты думаешь? Ты совсем не слушал Вильгельма… Покажи мне» Мефодий смотрит на нее своими ледяными глазами, и это заставляет Прасковью замолчать. Он встает и выходит из зала. Что ему ее осуждающий взгляд его? Что ему мрак, если он совсем один? Да, у него есть Прасковья. Но что она по сравнению с той… другой? Поцелуи, прикосновение, нежные слова – все осталось, но… ее голос. Он отдал бы все свое могущество, свою вечность только услышать ее голос еще один раз. И возможно это принесло бы ему покой. Он идет по улицам ночного Петербурга. Дует ветер. Холодно. Поднимает голову, и его глаза рыщут по черному небу. А в ушах звенят её крики, и перед глазами мерещатся алые губы и кровь. И слова, слова, слова… «Посмотри вверх – а там я. Я же сказала, увидимся где-то еще и не раз»
Название:Рождественский Ангел Автор:Paint Little Дисклаймер: Емцу Слова:292 Писалось по заявке: Мефодий Буслаев. Любой персонаж. Незаметно наблюдать за Дафной. «Она похожа на рождественского ангела…»
Рождественский АнгелНочь перед Рождеством. Это одна из тех немногих ночей, когда мрак замирает, а свет правит миром.
Ему не спалось. Он ходил по комнате, переставлял вещи с одного места на другое, а потом снова менял их местами. Потом он лег на кровать и ворочался, ворочался, ворочался. Не мог заснуть.
Встал, походил по комнате и замер рядом с окном.
Там была кромешная тьма, только холодный свет луны освещал улочку, на которой стояла Резиденция. И на этой улочке стояла тонкая фигурка девушки с длинными белыми волосами.
Он заворожено наблюдал, как девушка смотрит на луну, словно ждет какого-то знака. Она все ждет, а его нет, но ее лицо – такое прекрасное и волшебное – поднято к луне. Она ждет.
И в какой-то момент ночную тишину нарушают тихие отголоски прекрасной песни. Один голос, два, три, семь, сто, тысячи… Из шепота они превратились в хор. И ему показалось, что они звучат у него в душе, пробираются в самые дальние и темные уголки разума и отгоняют тьму от него. На секунду ему почудилось, будто он сделан из света – не было темных мыслей, не было страхов, не было стен Резиденции, давящих на него. Он был свободен.
Губы девушки двигались – она тоже пела, и ее голос был самым проникновенным для него. И на финальной ноте небесной песни огромные белоснежные крылья материализовались за спиной у Дафны. Они сияли так сильно, что его ослепило.
Когда он все же смог снова смотреть, то крылья девушки стали как шахматная доска, но сияние ее души не исчезло и не померкло.
Она была похожа на рождественского ангела. Ей только не хватало…
Дафна почувствовала, как на ее волосы нежно опустилось несколько снежинок, и она засмеялась – чисто и весело, как только умеют стражи света. Снежинки кружились только над ней, и ей это не казалось странным. Она ведь танцевала с ними.
Название:Случайная встреча Автор: Paint Little Дисклаймер:Емцу Слова:341 Писалось по заявке: Б.II-37. МБ. Багров/Дафна. Дафна становится человеком. Случайная встреча.
Случайная встречаОбычное московское лето – душное, жаркое, противное до ужаса.
Везде на глаза ей попадаются влюбленные пары - держатся за ручки, целуются. Раньше она, конечно бы, радовалась их счастью. А сейчас ей мерзко и противно на душе. На нее накатывает такая тоска, что хочется выть волком. Однако она не может, она не будет. Но ей так хочется.
Ей двадцать. Для нее жизнь, по сути, должна только начинаться, но… (Вот как раз это «но» все дело и портит.) …но для нее жизнь уже подошла к концу.
Как печально осознавать, что в двадцать у нее ничего ровным счетом своего и нет. Маленькая съемная квартирка, флейта, да работа музыканта в небольшом театре (и все это ей сунули светлые, только чтобы отвязалась). Нет у нее магии, нет Эдема и Резиденции, нет эйдоса, нет крыльев, нет Наты, Чимоданова, Мошкина, Улиты, Арея, Депрясняка, Эссиорха и… нет Мефодия. Ничего нет. Все ушло.
Она уже не смотрит в витрины магазинов, боясь увидеть то уродливое чудовище, ту серую мышку…. Человек – как ей противно это слово! Но что она могла поделать? Нет магии, нет кры…
Столкновение, удар, падение и ее собственный удивленный вздох, когда она приземлилась на асфальт, вывели Дафну из транса.
«Багров?» - растеряно подумала она, разглядев стоящего перед ней юношу. - «Некромаг, который бегал за одиночкой? Матвей, кажется»
- Привет, - голос Дафны дрожал. А вдруг он здесь, чтобы стереть ей память? А вдруг …
- Ну, здравствуй, - хмыкнул Багров, подавая ей руку.
Встав, девушка благодарно посмотрела на него.
«А он изменился,…» - пронеслось у нее в голове.
Ей стало неловко, как это обычно бывает при случайной встречи с едва знакомым тебе человеком. Дафне хотелось уйти и не оглядываться. Бежать. Но ее что-то останавливало. Багров выглядел устало, понуро. Что его тревожит? Могла ли она помочь? Она бы помогла, не задумываясь. Да как теперь она, человек, может помочь?
- Я пойду, - выдавила Дафна из себя улыбку. Она повернулась. Сделала шаг. Другой. Третий.
«Но ведь мы не такие уж и разные… Я никому не нужна, да и он, видимо, оказался ненужным.»
Дафна резко повернулась, и ее отчаянный крик разнесся по улочке.